Я, Марк Деций, возлежал на золотом ложе, в одной руке у меня была серебряная чаша с вином, а вторая покоилась на тугом бедре наложницы, устроившейся у моих ног. В зал для пиршеств вбежал центурион Аврелий, он был без шлема, а по его лицу текла кровь.
— Марк Деций! — закричал он мне. — Мы полностью разбиты германцами, подмоги ждать неоткуда, а предводитель варваров Эбервин вот-вот будет здесь.
Я выронил чашу, вино выплеснулось на пол. О, Юпитер!
— Надеюсь, ты помнишь, что Эбервин обещал отомстить за своего брата?
— Да, — я закрыл лицо руками от страха.
— Он пообещал не убивать тебя, а всего только выколоть тебе глаза и проткнуть уши, потом же отправить пешком в Рим! Да смилуются над тобой боги, Марк Деций! — центурион, сжав покрепче меч, покинул меня.
О боги, за что вы так жестоки ко мне?!
— Вина мне, вина! — приказал я наложнице.
Скорее бы найди яд, который приготовила для меня одна ливийская ведьма. Где же он? Нашёл!
Да будут благословенно вино, отнимающее у меня жизнь!
* * *
— Господи, он совершил самоубийство!
— Да, он согрешил. И он будет покаран.
* * *
В мою камеру ударил тусклый сноп света, но для меня, человеческого существа, которое месяц (а может быть, год?) провело в темноте, он показался ослепительным. Монах в чёрном одеянии, член ордена св. Доминика, сложил руки на груди и монотонно произнёс:
— Тебя завтра сожгут, Маркос, как еретика и колдуна.
— О, Боже! Я не виноват, клянусь Богородицей, я истинный христианин и никогда не занимался тем, в чём вы меня обвиняете!
— Ты во всём признался нам.
— Посмотри на мои руки! — я протянул ему свои изуродованные ладони. — Взгляни на мои ноги! Разве после таких пыток человек не скажет того, что от него хотят?!
Но доминиканец меня уже не слышал. Он перекрестил меня и вышел, я вновь погрузился в непроглядную тьму. Бог мой! Меня сожгут, и притом, что я невиновен! Я долго ждал, что выяснится, что весь этот процесс чудовищная ошибка… Но нет! Мир и Господь отвернулись от меня. Но никто не знал, что в моей соломенной подстилке припрятан тонкий шнурок. Короткий, но хватит для того, чтобы охватить моё горло. И крючок в стене я давно заприметил. Вот так, вот так! Я сделаю сюрприз для своих тюремщиков, будь они навеки прокляты!.. Господи, прости меня!
* * *
— Он опять лишил себя жизни, Всевышний!
— Да. И он будет покаран.
* * *
— Марко, открой дверь! Марко, я вызову карабинеров!
— Уйди, несчастная! — крикнул я в закрытую дверь. — Ты мне больше не жена!
— Открой дверь, мерзавец! Я, мать твоих детей…
— Это не мои дети. Пусть их забирает твой маляр Антонио, позор своего отца и отца своего отца!
— Он художник, а ты мерзавец, который не в состоянии купить своей жене новое платье, чтобы она не ходила в этой мешковине…
Я погрозил кулаком в дверь и отправился на кухню пообедать. На плите стояла кастрюля с холодными застывшими макаронами, я взял её и пошёл в свою комнату. У, мерзавка, не умеет варить макароны, а ещё командует! Подкрепившись, я достал из ящика стола «Беретту», этот пистолет у меня остался с войны. Сколько же здесь патронов? О, проклятие, всего один. Я ей покажу. Пусть живёт с этим проклятым Антонио Поркини, и он ещё не раз позавидует мне, Марко Пьотри, который сейчас пустит себе пулю в лоб… Бабах! Мои мозги и кровь веером разлетелись во все стороны.
* * *
— Он снова согрешил, Творец!
— И кара ждёт его!
* * *
Я выкарабкался из вороха старых газет, которые служили мне и одеялом, и подушкой, и простынями. Когда я обувался, от одного ботинка начисто отлетела подошва, и я кое-как подвязал её верёвочкой. А теперь есть, кушать, жрать, жевать, глотать! Чёрт, а где же мой завтрак? Я перерыл все газеты, но нашёл лишь огрызок от яблока. Да, странно. Я положил остаток фрукта в рот и полез по лестнице вверх, на крышу. И вскоре я стоял на крыше небоскрёба, вокруг было столько воздуха, что даже больно было дышать. Америка! Страна свобод! Страна, где у каждого рядового американца есть хотя бы один автомобиль. Но я не рядовой американец. Я отброс этого благополучного общества. Я никто.
Теперь займёмся утренней пробежкой… Быстрее! Ещё быстрее! Прыжок! А теперь полёт вниз! Начинаю обратный отсчёт: четырёхсотый этаж, 399-ый, 398-ой… Интересно, смогут ли опознать моё тело, когда я приземлюсь? Разойдись, американцы, дайте место для посадки! Шлёп! Чёрт, и это всё, что от меня осталось? Негусто…
* * *
— Всевышний, он опять совершил самоубийство. Ты соизволил низринуть его с вершин власти до нищенства. Эй, Всевышний!
— Не мешай мне. Я создаю новый мир…
Июнь 1998