Посвящается всем, которые хотели, но не сделали.
Которые сделали — тем уже всё равно.
— А это хороший яд? — спросила она, наблюдая, как он освобождает из упаковок таблетки. Руки его дрожали, и это начинало её нервировать.
— Это не яд, — он прервал своё монотонное занятие и посмотрел ей в глаза. — Это снотворное. Очень хорошее снотворное.
Она перевела взгляд на стену и начала изучать застеклённую картинку с древнеегипетской тематикой, словно видела её в первый раз.
— Там лежит письмо, — вновь подал он голос, — в котором написано, что я всё сам… Я просто запутался… И больше нет никакого смысла.
— Да, я понимаю, — сказала она.
— Ты знаешь, это ведь даже происходит выше меня. Что-то вроде естественного отбора. Если животное уродилось слабым, его пожирает более сильный. У нас, людей, каннибализм как-то не принят. В буквальном смысле.
— Я понимаю, — повторила она, но он не мог бы поручиться, слышит ли она его слова.
— Ты извини меня, — он пододвинул к себе стакан с водой. — Извини меня за всё. За всё, что было не так.
— Да ничего, — она пожала плечами.
— Ты поцелуешь меня на прощание? — он обратил к ней просящий взгляд.
«Чёрт!» — недовольно подумала она и уже начала привставать, но тут его взгляд потух и он пробормотал:
— Нет, не надо. Если ты это сделаешь, мне труднее будет уйти, а тебе потом неприятно будет вспоминать, что ты целовала мертвеца…
— Вот только не надо трагедий, — резко оборвала она его фразу.
Он улыбнулся. Той самой своей жалостливой улыбочкой, которая всегда раздражала её, ещё с самого их знакомства. Улыбкой неудачника.
— Да нет тут никакой трагедии, — глядя куда-то в сторону или, вернее, в никуда, тихо сказал он. — Наоборот. Вся моя жизнь оказалась комедией. Неудавшейся комедией…
Она вздохнула. Они помолчали. Потом он одной рукой взял таблетку, а второй — стакан с водой. Руки его дрожали всё сильнее, и пока он проглотил первую таблетку, полстакана воды расплескалось. «Действительно, комедия», — равнодушно подумала она и сказала вслух:
— Ты водки выпей. Для храбрости.
Он опять посмотрел на неё, благодарно кивнул и кинулся на кухню за бутылкой, оставшейся ещё с позапрошлого Нового Года. Водка действительно помогла. Таблетки одна за другой исчезали в его рту. Покончив с ними, он вытянулся на диване (глаза его уже слипались), сложил руки на груди и заснул. Она послушала его ровное дыхание, потом открыла конверт и прочитала предсмертную записку. В записке не было ничего, кроме пошлостей, вроде: «В моей смерти прошу никого не винить» — и другая подобная чушь. Она положила конверт на место, пододвинула к себе телефон и набрала номер.
* * *
— Привет! — он, радостно улыбаясь, схватил её за пальцы рук и сжал их в своих ладонях. — Что случилось? Я привык, что ты мне никогда не звонишь…
— Геннадий покончил с собой…
— Опять? — он было засмеялся, но увидев её тяжёлый взгляд, осёкся. — Что, действительно?
— Да.
— Когда?
— Только что. Я звонила от него. Ушла, когда сердце остановилось.
«Что бы такого сказать? — подумал он. — Что вообще говорят в таких случаях?»
— Сочувствую, — произнёс он. Их руки давно разомкнулись, и они почему-то избегали смотреть друг на друга.
— Во всяком случае, мне теперь не нужно будет обманывать его, — подумала она вслух.
— А честно говоря, Вера, ты от него столько всего натерпелась, он столько из тебя крови попил, этот неудачник, — тут он замолчал, потому что понял, что это не те слова, которые она хотела бы сейчас услышать. А нужных слов он не знал.
— К тебе сейчас можно? — спросила она без интереса.
— Да, но… наверное, не стоит, — он вздохнул. — У меня как-то совсем нет настроения…
Она кивнула.
— Вообще-то у меня тоже. Я поживу у мамы… Пока!
— Пока! — он сухо поцеловал её в щёку, и они разошлись.
24 июня 2002 г.