Дедушка

Медсестра вышла из комнаты дедушки, Берта вышла за ней.

— Я думаю, сегодня всё закончится, — равнодушно сказала медсестра. — Я сегодня ещё зайду, сделаю последний укол, если понадобится. Крепитесь!

Я закрыл за ней дверь и повернулся к матери. Она выглядела неважно, вокруг глаз были чёрные круги. В комнате дедушки послышался привычный стон — препараты уже действовали плохо.

— Сегодня всё закончится, Медвежонок, — сказала Берта.

Я подумал о том, что дедушка не заслужил такой долгой и мучительной смерти, что этому липкому кошмару со всепроникающей вонью медицинских препаратов действительно пора закончиться, и что мне не хочется заходить в комнату дедушки, чтобы не запомнить его таким, чужим и страшным. Но я ничего не сказал. По щекам мамы тихо покатились слёзы, но она быстро взяла себя в руки, вытерла лицо и сказала:

— Я пойду посижу с дедушкой, а ты позвони Карлу и Пипу.

Был вечер четверга. Я позвонил сперва дяде Карлу, а потом — дяде Пипу. Последний месяц братья матери бывали у нас почти каждый день, но неизменно порознь. Они заглядывали в комнату, превратившуюся в больничную палату, дядя Карл спрашивал слишком громким шёпотом: «Как он?», дядя Пип молчал. Иногда они садились рядом с кроватью дедушки. Дядя Карл, забывшись, начинал громко рассказывать анекдот, но тут же, опомнившись, осекался. Дядя Пип молчал. Карл и Пип были близнецами и, если присмотреться, походили друг на друга как две капли воды. Но при этом характеры их были совершенно разные, поэтому спутать братьев было невозможно. Когда дядя Карл входил в комнату, казалось, что он заполняет её целиком. Говорил он всегда громко и властно. Характер у него был тяжёлый. Дядя Пип в комнату не входил, а проскальзывал. Он предпочитал молчать, а когда говорить всё же приходилось, то голос у него был тихий и шелестящий. Какой у него характер — не знал никто. В детстве они были неразлучны, но потом что-то испортилось. Мама как-то по секрету рассказала, что виной всему была девушка, в которую влюбился дядя Пип, но дядя Карл всё испортил. Так или иначе, оба они с тех пор жили отдельно, и ни один из них так и не женился.

Стоны дедушки были слышны и в моей комнате. Берта заглянула ко мне и сказала:

— Если хочешь есть — разогрей себе что-нибудь из холодильника.

— Я не хочу есть, мама, — сказал я. Мысли о пище сейчас вызывали тошноту. — Я немного полежу.

— Поспи, — устало сказала Берта, и я понял, что ей тоже хотелось бы, чтобы всё закончилось, и хотелось бы выспаться. Прошлая ночь у нас была бессонная.

Я лёг и сразу же меня охватила дремота. Сквозь сон я слышал, как пришёл и зашумел дядя Карл, потом он столкнулся в дверях с дядей Пипом, два брата и сестра о чём-то разговаривали шёпотом, опять заходила медсестра, потом ещё кто-то, и всё это было на фоне стонов умирающего. Около полуночи я встал попить воды и, когда проходил мимо закрытой двери в комнату дедушки, вдруг услышал страшный и продолжительный хрип, от которого у меня ноги приросли к полу. После этого стало тихо. Дверь открылась, и я увидел Берту.

— Всё закончилось, — произнесла Берта. — Я уже закрыла ему глаза.

Дедушка лежал на кровати. Лицо у него было словно из жёлтого воска. На столике рядом с кроватью были разбросаны шприцы, какие-то ампулы и баночки.

— Я позвоню в похоронное бюро, Карл оставил номер телефона, — добавила она. — А ты иди спать, Медвежонок.

Я послушно удалился в свою комнату. В голове словно была вата, и весь мир казался нереальным. Может быть, я на самом деле сплю, а дедушка всё так же продолжает стонать, умирая? И я снова провалился в сон, вернее, подобие сна, потому что я ясно слышал, как плачет мама, как приходили Карл и Пип, полицейский, агент похоронного бюро. Карл и Пип о чём-то спорили, и Карл сказал своему брату несколько непечатных слов. Потом все ушли и стало совершенно тихо. Скрипнула дверь в мою комнату.

— Ты спишь, Медвежонок?

— Сплю, — ответил я.

— Надо омыть тело, — сказала Берта. — И зеркала закрыть. Погребение будет сегодня в полдень. Хорошо, что так быстро, да?

— Да, — ответил я, а после этого я уже ничего не слышал, провалившись в чёрную бездонную яму сна.

* * *

На похороны пришло много народу, что было неудивительно, ведь у дедушки было много знакомых, а некоторое время он заведовал городской поликлиникой. Многих я узнавал в лицо, но больше было людей мне неизвестных. Кто-то узнавал и меня, тогда ко мне подходили и справлялись о последних часах дедушки. Кто-то называл меня по имени, кто-то — по прозвищу, Медвежонком. Я отвечал одной и той же фразой:

— Дедушка умер около часа ночи. Спасибо за соболезнования.

Не было ни музыки, ни священника. Думаю, сам дедушка одобрил бы это. Когда гроб ставили в катафалк, я заплакал. Слёзы безостановочно катились из глаз. Дядя Пип неловко похлопал меня по спине. Потом мы, четверо ближайших родственников покойного, влезли в катафалк и уселись вокруг гроба, после чего машина тронулась в путь. Лицо дедушки было совсем жёлтым, губы ввалились. Я снова подумал, что не хотел бы запоминать дедушку таким. Когда машина подпрыгивала на ухабах, дядя Карл цедил сквозь зубы ругательства, а Берта поправляла дедушке руки, которые смещались из-за тряски.

— Везут, словно тут мешки с картошкой, — сказал дядя Карл, дядя Пип посмотрел на него с осуждением.

Впрочем, разве можно было надеяться на сочувствие и внимание водителя и других работников похоронной службы, ведь это мы хоронили родного близкого человека, а для них это было скучной рутиной, всего лишь незначительным элементом на бесконечном конвейере смерти.

На кладбище гроб вытащили из машины и поставили на деревянные козлы.

— Пусть близкие родственники прощаются с покойным, — сказал какой-то мужчина.

Я поцеловал дедушку в холодный жёлтый лоб и прошептал: «Прощай, дедушка!» Потом к гробу подошла Берта и Пип с Карлом. Мама плакала. Потом дядя Карл неожиданно вытащил фотоаппарат, ему зачем-то захотелось сделать общую фотографию, но, честно говоря, я не обратил внимания, удалось ли это ему. Гроб опустили в яму, каждый бросил по горсти земли, потом за дело взялись рабочие с лопатами. Я приблизился к маме и стал поддерживать её под руку. Вскоре всё было кончено.

* * *

В понедельник мама осталась дома, а я решил пойти на работу. Зеркало в ванной, как и в других комнатах, было закрыто тканью, и было непривычно бриться, не видя своего отражения. Вдруг в прихожей раздался звонок. Я выключил бритву. Звонок прозвучал вновь. «Может быть, медсестра что-то перепутала и забыла, что тут её услуги уже не нужны?» — подумал я. Но за дверью стояла не медсестра. Это был мой родной дедушка. Лицо его было всё таким же восковым, глаза бессмысленно смотрели словно сквозь меня, руки бессильно свисали. Я успел заметить, что костюм, в котором его хоронили, был кое-где испачкан землёй. Больше я ничего не успел разглядеть, так как руки сами собой захлопнули дверь, заперли оба замка и даже накинули цепочку. Только теперь я понял, кого я увидел, и это было совершенно невозможно. Ладони мои взмокли от пота. «Я сейчас посмотрю в дверной глазок и ничего не увижу, — подумал я. — Это просто галлюцинация. Просто мой мозг не хочет смириться с тем, что дедушки уже нет». От этих мыслей мне стало легче. Но когда я посмотрел в глазок, то опять увидел мёртвого дедушку. Конечно, я посмотрел в своё время множество фильмов про зомби, которые только и ждут, чтобы полакомиться человеческими мозгами. Но тут было что-то другое. Никакой агрессии и никакого ощущения страха. Просто за дверью стоял мой дедушка.

Я медленно отпер все замки и открыл створку двери.

— Мама! — позвал я.

Голос мой дрожал, и Берта, конечно, меня не услышала. Тут дедушка слегка повернул голову. Я едва удержался, чтобы снова не захлопнуть дверь и не убежать.

— Мама, иди сюда! — закричал я уже во всё горло.

Берта была шокирована не меньше моего.

— Господи боже ты мой! — воскликнула она. — Папа, ну нельзя же так пугать!

Дедушка равнодушно перевёл взгляд мёртвых глаз на Берту и ничего не сказал.

— Медвежонок, ну что ты стал на проходе, впусти же дедушку, — приказала мать.

Я посторонился, и дедушка медленно вошёл в квартиру. Странно, но я не почувствовал никакого неприятного запаха, лишь запах свежевырытой земли.

— Ох, папа! — Берта прильнула к груди отца, обняла его, потом отпрянула в страхе.

«Мама, что ты делаешь?» — хотел спросить я, но не смог вымолвить ни слова.

— Папа… Но как… Медвежонок, как это возможно? — мама посмотрела на меня полными безграничного изумления глазами.

— Я не знаю… — промямлил я. — Это совершенно невозможно. К тому же, это ты у нас дочь медиков, поэтому должна объяснить всё с научной точки зрения…

Мама смерила меня яростным взглядом. Старая шутка про «дочь медиков» сейчас явно была неуместна.

— Кажется, мне пора на работу… — пробормотал я. Правая сторона лица осталась недобритой.

— Папа, вот тут твоя комната, — мама осторожно коснулась плеча дедушки.

Тот медленно, очень медленно сделал шаг, потом ещё. Когда он оказался у своей старой кровати, то сел на неё и замер. В тот день он больше не двигался. И даже, кажется, не моргнул ни разу.

* * *

Во вторник мама позвонила братьям и, ничего не объясняя, попросила их зайти к нам. Несмотря на старые обиды, дядя Карл и дядя Пип опять каким-то чудом явились одновременно.

— Что случилось, Берта? — громогласно спросил дядя Карл. — Я вот хочу…

Но что хотел дядя, осталось неизвестным, потому что мама завела их в комнату дедушки. Карл и Пип в унисон издали изумлённый возглас. Дедушка встал с кровати и сделал шаг им навстречу, но на большее у него, видимо, сил не хватило.

— Берта, объясни, чёрт возьми, что здесь происходит? — пророкотал дядя Карл.

— Я не знаю, не знаю! — мама схватилась за голову. — Вчера утром отец вернулся, и я не понимаю, как такое может быть! И когда я задумываюсь об этом, у меня голова просто разрывается!

— А пульс у отца есть? — тихо поинтересовался дядя Пип.

Дедушка и давно покинувшая нас бабушка всю жизнь были врачами, но ни один из трёх детей не пошёл по их стопам и не интересовался медициной. Сейчас все трое посмотрели на меня. Я взял холодное дедушкино запястье и несколько минут безуспешно пытался нащупать пульс.

— Нет… кажется, нет… я ничего не чувствую, — всё, что я смог ответить.

— Что за глупости, Теодор! — воскликнул дядя Карл, но сам притрагиваться к мёртвому дедушке не решился.

— Пип, Карл… — мама всхлипнула. — Что нам делать?

— Вызывайте полицию, репортёров… — начал было дядя Карл и осёкся.

Он понял, что дело предавать огласке нельзя, и с этим единодушно согласились все.

— Давайте подождём несколько дней, — прошелестел дядя Пип. — Понаблюдаем… мне кажется, это неопасно…

Тут дедушка сел на свою кровать.

— Мне кажется, он кивнул, — тихо сказала Берта. — Надо только переодеть его в домашний костюм.

Так дедушка остался с нами. Мама с помощью братьев переодела его и заодно протёрла тело губкой. Все признали, что запаха тлена пока нет, но когда процесс разложения станет очевиден, надо будет снова собраться и решить, что делать. Первые дни мы боялись оставлять дедушку дома одного, но постепенно привыкли к этому. Дедушка медленно переходил из комнаты в комнату, подолгу замирал в одной позе, но каждый вечер неизменно возвращался в свою комнату и садился на свою кровать. Всю ночь он сидел и смотрел перед собой своими мёртвыми глазами. Запах почвы скоро выветрился, но никаких других запахов не появлялось. Дедушка ничего не ел и не пил. Через неделю он остановился возле своего любимого кресла перед телевизором.

— Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм, дедушка? — спросил я.

Он, конечно, ничего не ответил, но я включил телевизор. Дедушка всё так же медленно сел в кресло и повернулся к телевизору. Он просидел там весь вечер, мама несколько раз заглядывала в комнату, но ничего не сказала. Когда стало темнеть, дедушка вернулся к себе.

Спустя несколько дней, когда мы завтракали, дедушка появился на кухне.

— Медвежонок, ты… — начала было Берта, но я её перебил:

— Всё в порядке, мама, я думаю, дедушка нам никак не помешает. К тому же мне некогда, ещё десять минут — и я опоздаю на работу.

Пока я пил чай с лимоном, мама с сомнением разглядывала отца, который уселся на табурет во главе стола.

— Папа, налить тебе чаю? — предложила она.

— Мама, не спрашивай, просто сделай дедушке чай.

Берта достала дедушкину чашку, которая успела запылиться, налила в неё заварки, бросила мяты (дедушка любил чай с мятой) и налила кипяток. Дедушка, однако, к чашке не притронулся, и когда я убегал на работу, всё так же неподвижно сидел за столом.

* * *

В следующие выходные мне показалось, что дедушка перемещается из комнаты в комнату чуть быстрее, чем обычно. Я хотел сказать об этом маме, но её не было дома. Дедушка тем временем подошёл к книжному шкафу в гостиной и замер, уставившись на корешки книг. Я подошёл к нему, аккуратно отряхнул с рукава его пиджака пыль и подумал, что нужно как-то дедушку постричь и побрить — у него продолжала расти волосы и борода, хоть и медленнее, чем при жизни. Потом я решил сыграть сам с собой в настольную игру. Их у меня было три: шахматы, игра про борьбу с эпидемиями и игра про пожарных. Так как в шахматы одному не поиграешь, то чёрно-белая доска давно лежала без дела. Но вот в остальные игры вполне можно было сыграть и одному. Я разложил на столе игровое поле, поместил на него цветные кубики эпидемий, разложил карты на кучки. Вскоре мои дела были плохи — в Мадриде и Бангкоке произошли вспышки эпидемий, а мои специалисты, представленные на поле в виде разноцветных фишек, оказались не в силах с этим справиться.

— Эх-х-х… — вдруг услышал я старческий скрипучий голос.

Дедушка стоял за моей спиной и смотрел на игровое поле. Только на этот раз глаза его были не мёртвыми, мне показалось, что в них мелькнул какой-то интерес.

— Надо было строить в Париже лабораторию, дедушка? — с замершим сердцем спросил я.

Но он не ответил, а только покачал головой и ушёл из моей комнаты.

* * *

В обед дедушка притопал на кухню и занял своё обычное место.

— Мама, тебе не кажется, что дедушка как-то шустрее бегает? — осторожно спросил я.

Берта бросила на отца задумчивый взгляд и только открыла рот, чтобы ответить, как дедушка тихо произнёс:

— Приятного аппетита.

Берта от неожиданности уронила тарелку на пол, к счастью, пустую. Тарелка раскололась надвое.

— Спасибо, — ответил я, пока мама изумлённо молчала, намазал хлеб маслом и стал с аппетитом есть суп.

Теперь с каждым днём дедушка изменялся всё сильнее. Вернее, он не менялся, а вновь становился таким, как был раньше. Лицо его порозовело, голубые глаза оживились. Он стал включать и выключать свет в комнате, здороваться, когда кто-то приходил, и прощаться с уходящими. Когда дядя Карл рассказал новый анекдот, он скрипуче засмеялся, почти так, как при жизни. Он начал причёсываться и переодеваться. Он попросил меня купить пенку для бритья, достал из шкафчика свою бритву и быстрыми ловкими движениями сбрил с щёк и скул выросшую щетину. Перед этим он сам открыл все зеркала в квартире, занавешенные со дня его смерти. По выходным мы втроём смотрели фильмы. Мы играли с ним в шахматы, в пожарных и борьбу с эпидемиями. У него восстанавливался словарный запас и появлялись интересы. Некоторое время он искал свои старые очки, впрочем, не нашёл, и мне пришлось купить ему по старому рецепту новые. Прочитав свежую газету, он мрачно отозвался о правительстве и проворчал, что «в эту бумагу только мусор заворачивать». Мама, в свою очередь, заметно повеселела, тоже вышла на работу, а по вечерам обсуждала с дедушкой произошедшее за день.

Когда я увидел, что дедушка поглядывает в окно, то предложил:

— Может, прогуляемся? Погода хорошая.

— Ты думаешь, мама не будет против, Медвежонок? — дедушка поскрёб подбородок. — Мне кажется, ей не хочется, чтобы я выходил наружу.

— Ерунда, — отмахнулся я. — Смотри, как солнце светит.

Я отыскал в шкафу старый дедушкин плащ, туфли и шляпу и помог старику одеться. Когда мы вышли из подъезда, то наткнулись на соседку.

— А, господин Теодор! — она с воодушевлением поздоровалась. — Давненько вас не было видно! Я слыхала, вы болели…

Тут она что-то сообразила и жутко побледнела. Наверное, вспомнила, как я ей говорил: «Дедушка умер около часа ночи. Спасибо за соболезнования».

— Но мне кажется, что вы… что вы…

Дедушка захихикал, я рассмеялся, и мы оставили её, белую и трясущуюся, одну.

Погода действительно была чудесная. На газонах буйно прорастала свежая трава, чирикали птицы, свежий тёплый ветерок обдувал лицо. Мы с дедушкой прошлись по главному проспекту. Может быть, кто-то видел нас и удивлялся, но мне было плевать. Когда мы оказались на площади у моря, я решился задать вопрос, который мучил меня давно:

— Дедушка… скажи, а ты не видел там бабушку?

— Где, Медвежонок? — не сразу понял дедушка. — А, вот что ты имеешь в виду. К сожалению, я никого и ничего там не видел. Нет там ничего…

Мы стояли на набережной и смотрели, как дети бросают чайкам хлеб.

Так прошла весна, лето и осень. Мы гуляли почти каждый день, даже когда шёл дождь, иногда с Бертой, иногда к нам присоединялся дядя Карл или дядя Пип. В начале декабря дедушка позвал нас с мамой к себе в комнату и, печально улыбнувшись, сказал:

— Что-то я устал, дочь моя, Медвежонок… Я хочу поспать.

— Папа… — начала было Берта, но не договорила.

— Я посплю, — сказал дедушка. — Спокойной ночи, Медвежонок.

Он лёг, сложил на груди руки и закрыл глаза. Это немного пугало, потому что за все восемь с половиной месяцев, которые пролетели очень быстро, он ни разу не ложился, а проводил ночи сидя на кровати или в любимом кресле. Мы с мамой сидели и смотрели на дедушку. Лицо его пожелтело и снова стало похоже на восковое.

— Дедушка! — я хотел тронуть его за плечо, но мама меня остановила.

— Дедушке нужно отдохнуть, Медвежонок… нужно отдохнуть…

Дядя Карл и дядя Пип спокойно отнеслись к тому, что дедушка умер во второй раз. Они позвонили в похоронное бюро. Потом дядя Карл поехал и долго ругался с директором кладбища, который отказывался делать захоронение в уже существующей могиле. Дядя Карл доказывал, что в тот раз по ошибке закопали пустой гроб. За определённую сумму директор нехотя дал разрешение раскопать тот же участок. В яме нашли обломки прежнего гроба и старые дедушкины очки, но останков там, конечно же, никаких не было.

Мы вновь попрощались с дедушкой. На этот раз я прошептал: «Спи спокойно, дедушка, отдыхай!» Потом гроб заколотили и опустили в яму. Дядя Карл и дядя Пип переглянулись и пожали плечами. Не знаю, о чём они сейчас подумали.

Мы бросили в яму по горсти земли и стали рядом с могилой. Рабочие натянули рукавицы и привычно заработали лопатами. Чёрные комья застучали о крышку гроба. То и дело могильщики бросали на меня и Берту растерянные и почему-то сердитые взгляды. На лицах у нас были лёгкие и светлые улыбки, и, наверное, работники кладбища не привыкли к проявлению таких эмоций. Может быть, им казалось, что мы спятили. Но нам было всё равно. Когда всё было закончено, Берта положила на могильный холм букет, и мы пошли по направлению к кладбищенским воротам. Я поддерживал маму под руку. Тёплые лучи солнца ласкали лицо. Мы молчали и продолжали улыбаться. Уже в воротах Берта сказала:

— Всё же… я рада, что так случилось. Да, Медвежонок?

— Да, мама.

13 марта 2017 г.